Hetalia - Теория насилия.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Hetalia - Теория насилия. » Путь первый. » Акт второй "Дух революции вызывает аллергию...."


Акт второй "Дух революции вызывает аллергию...."

Сообщений 1 страница 13 из 13

1

Время: 1789 год.
Место: Париж, Франция
Историческая составляющая:
Революционное правительство во Франции, вызвало у соседей не доверие, более того, многие загорелись идеей вернуть монархию мятежникам.
Прием в Париже делегаций из Австрии и Испании проходят более чем напряженно.
Участники:
Австрия, Франция, Испания, Англия.

0

2

Тревожные вести доходили до Родериха, французский народ вконец обезумел, раз решился выступить против «помазанников Господа». До последнего Эдельштайн надеялся, что Бонафуа не допустит подобного бесчинства. Все же, челядь никогда не сможет управлять государством так, как это делает монарх. Хотя бы из-за низости своего происхождения. Другие королевские семьи сочтут оскорбительным прибывать в родственных узах с теми, чье положение в обществе весьма сомнительно. Поэтому, подобное поведение грозит стране внешне политической блокадой. До своего отъезда в Париж, Австрия не стал предпринимать действий по «изоляции» своего соседа. Ведь Ее Величество королева Мария-Антуанетта еще жива, равно как и наследник престола. Мужчина надеялся убедить Бонафуа в гибельности его идей.
«Он изменит свое решение, лишь глупец решится идти войной против всех. Новую власть никто не поддержит, Франциск должен это понять.»
Австрийцу всегда было сложно понять соседей, особенно Испанию и Францию, для него они были слишком темпераментными…. слишком скорыми на принятие решений, слишком…..
Именно поэтому, он когда-то и назвал союз своих родственников «Священной Римской Империей» охраняющей католическую веру. Чтобы защитить церковь от разного рода потрясений. Разумеется, Италия с Испанией остались в своих правах, но ныне им дозволялось охранять веру, а не быть едиными с ней. Что до Англии, то отношение Родериха к Артуру было прохладным. Пират пиратом и останется, а уж о его «крайностях», когда Генрих порвал все связи с католичеством из-за девки…..
«Глупцы….»
Возможно, империя брал на себя слишком много, как заметил ему Гилберт, но он не мог остаться в стороне. Интересы империи были превыше всего остального.
«Надолго ли продержится союз, мои славные братья спят и видят себя самостоятельными. А о Пруссии и говорить не приходится, он воспользуется такой возможностью и предложит Франциску «свою посильную помощь» в обмен на главенство….»
Гилберт. Это имя стало бранным для Эдельштайна. Все неприятности, что случались с Австрией были связаны с Пруссией. Узнав об очередном заговоре, мужчина лишь вздыхал и произносил имя брата. Но он не мог подавить его насильственными методами, ибо тот уже успел завести себе «друзей» из вне. К примеру, славянских варваров. Связываться с Российской Империей не хотелось, от прихода Брагинского всегда начиналась мигрень…
Дорога, длинною в полмесяца, окончилась торжественным въездом в Париж через главные ворота. Вот только город потерял свой блеск, слишком много челяди и запах «пороха и крови» был не по нутру для австрица, тем не менее когда экипаж остановился, Родерих вышел и улыбнулся, не выдавая своих истинных эмоций.
«Все или ничего. Их Величества должны быть освобождены после моего визита. Другого не дано, твой народ лишь немного осмелел, ты как никто другой, сможешь усмирить их. В своей обычной манере….»

0

3

Франциск последний раз взглянул в зеркало и направился в зал, ожидать делегацию. Гостей встречали как подобает - чуть ли не весь дипломатический корпус выехал, дабы проводить новоприбывших в Версаль. Далее последуют уверения во взаимном уважении, комплименты, подарки и прочая, хотя Бонфуа не сомневался, что речь пойдет о внутренних делах Франции. Его Франции.

Одетый почти с гугенотской скромностью, без парика и побрякушек, он являл собой разительный контраст с официальным двором. Не поймите неправильно, Франциск не имел ничего против короля: тот был благодушным человеком, мягким и миролюбивым, со своими странностями. Ничего против Бонуа не имел и против королевы, хотя было ясно как божий день, что именно её приближенные докладывают о малейших изменениях ситуации в стране и настроениях, которые царили во Франции. Еще бы, с чего дражайшие родственники решили вдруг так озаботиться судьбой Марии-Антуанетты? Или созыв Генеральных Штатов оказался плевком в лицо всем монархиям? Вряд ли.

Дело было вовсе не в капризной австрийской принцессе, а в отношении. Вряд ли кто-то из достойных, блестящих и упрямых Габсбургов понимал, что когда в стране голод, уже как-то не до пирожных. Дай бог Франции добыть хлеба. Что значит королевская чета и кучка придворных по сравнению с остальными людьми? С теми, кто живет в настоящем мире и сталкивается с реальными проблемами - нехваткой элементарных средств к существованию?
В глубине души Франц осуждал тех, кто настолько вольно обращался с казной, и в это число входили, опять-таки, не только божии помазанники. Третье сословие пахало как проклятое, чтобы содержать первые два. И далеко не все содержанцы правильно понимали, куда и как следует вкладывать деньги, чтобы из этого был толк.

В голову пришла мысль о духовенстве, это был второй пункт, по которому следовало договориться с... союзниками? Понятно, что конфликта с церковью не избежать, однако никто не собирался грабить и разорять епископские сокровища. Епископы были свои, родные, зачастую многие из них были людьми просвещенными и сами понимали, что в случае глобального несчастья придется делиться. Или, по крайней мере, не оставаться в стороне. А куда им было деваться - в отличие от челяди,  в Ватикан всем не убежишь, подальше от беспорядков и волнений.

И наконец..."равновесие сил". Франц слабо разбирался в абстрактных понятиях, но сведущие люди говорили, что оно, это самое равновесие, в Европе существует, и он им верил. Но все же предпочитал старомодные "raison d'État".

"Ай-яй-яй, мсье Бонфуа, как вам не стыдно нарушать общественный порядок",  - он улыбнулся своему отражению в оконном стекле и лукаво подмигнул. Отражение согласно покивало головой и заверило, что Франция могущественна, а казна и продовольствие - дело наживное. Главное - люди.

0

4

Идальго и сам не мог вспомнить, с каких пор перестал понимать своего славного друга, и соседа по совместительству. Когда-то Франциск помог ему не утратить монархический строй, когда у испанца внезапно «закончились короли», а попадать в зависимость от австрийца, столь далекого от него во всем не хотелось. В «сказку о власти народа», Карьедо не верил, так как отлично понимал, что всем захочется всего и сразу, такова уж природа людей с которой, ни природа, ни Господь не в силах сладить. И тогда его территории просто «пойдут с молотка». А основная масса детей будет не довольна.
«Бунты не приводят ни к чему разумному, на место королей приходят отщепенцы и история повторяется и так по кругу без начала и конца.»
Пожалуй, Антонио ощущал себя старым. Его армии «боялись лишь на словах», он не вписался в новый ритм жизни, так как время «народных волнений» давно у него завершилось, словно Испания «переболел» сим недугом, выработав иммунитет. Испанцы давно себе уяснили, что лучше искать выгоды на чужих землях, чем на своей. Что до Латинской Америки, то его новые родственники уже успели заболеть заразой и мужчине не чем было им помочь.
«Они справятся. Не хотят моего господства, обойдемся без их желания.»
Разговор был простой, хоть о его «Армаде» и были в свое время распущены грязные слухи, дескать, они жестоки. То как же объяснить тот факт, что индийцы бежали от Англии и Франции к нему.
«Ты скоро тоже осознаешь тщетность этой мечты. Люди никогда не смогут добиться «равенства», так как те кто будет стоять у «штурвала», нет нет, да заберут себе излишки. А ты, и сам знаешь, чем это чревато, Франциск. Да, короли не идеальны, но материальные блага у них с рождения, и посему им можно и вовсе отдыхать. К тому же, можно не тратиться за кабинет министров по иностранным делам. Короля на приеме более чем достаточно. А министры и президенты, это целая орава «жаждущих» поживиться, и от твоей экономики вскоре не останется ни одного живого места.»
Подъехать к Парижу оказалось делом трудоемким, тут и там стража и постоянные «пароли и пропуска». Французы смотрят не добро на «импералитет», а испанцы готовы заплатить, лишь бы сохранить жизни большей части дворянства. То, что казнь короля дело решенное, Антонио знал еще тогда, когда ему доложили о перевороте. У французов горячий темперамент, это вам не англичане с немцами, которых сложно сподвигнуть на подобную авантюру. За то бюргеры напишут сто одну книгу «как жить надобно», для того чтобы как можно быстрее распространить заразу по Европе.
«Скоро земля вновь обогрянится кровью, я выну меч из ножен, так как моим королям могут понадобится твои блестящие придворные.»
Карета остановилась у парадного входа, и Антонио взошел по лестнице, он несколько горбился, так как раны от прошлых сражений давали о себе знать. Темноволосый мужчина был угрюм.

0

5

Угрюмо хмуря брови и поджимая сухие обветренные губы, Англия, не отличаясь особо изысканными манерами, быстро взобрался по лестнице и широкими шагами вошёл в холл. На лице его со всей живописностью читалось неудовольствие, словно сюда, в революционный Париж, его пинком отправил сам  Георг III. Впрочем, в этом была своя доля правды. Все помысли Англии вот уже какое столетие занимали, прежде всего, колонии и новые земли, которым ещё только предстояло войти в состав Британской империи. Великой громоздкой морской империи, которую только видел сей грешный мир. И, конечно же, как он ни старался, не мог подавить в себе жгучую обиду, смешанную с яростью, от той пощёчины, полученной от самого любимого и дорого его сердцу человека… А впрочем, к чему тут лирика, если политика с момента своего рождения не знала ни чести, ни совести, ни правды? Но ведь прошло-то всего шесть лет… Так мало, и уж тем более для страны, видевшей ещё Тёмное Средневековье.

На протяжении многих десятилетий дипломатические союзы связывали Францию – с Пруссией, а Англию – с Австрией, но в середине века произошло переворачивание альянсов, приведшее к формированию новых противоборствующих коалиций и вылившееся в Семилетнюю войну. О, эта война… Англия, заварив всю кашу в Европе, спокойно свернула свой лисий хвост на островах и посматривала прищуренным глазом, что получится из всего этого. Ганноверская династия, во многом чуждая английской культуре и которую сперва Артур откровенно недолюбливал (первый представитель так вообще не говорил по-английски), старательна пеклась о своём родовом гнезде. Таким образом, британская внешняя политика поменяла вектор и стала руководствоваться интересами защиты Ганноверского курфюршества от возможных посягательств извне. Англия раздражённо кривился от одного только упоминания о Ганновере. Тратить свои силы и деньги на защиту немецкого княжества… Поэтому, конечно, предпочтительнее было орудовать руками кого-нибудь другого, Австрии там или, к примеру, России. Но первый показал свою несостоятельность, проиграв третьей, молодой и дерзкой, силе в Европе – Пруссии, а у последнего придворные интриги вовремя вывели предателей на чистую воду, да и австриец подсуетился, послав в министерство иностранных дел кругленькую сумму. В итоге, Англия тогда принял к сведению несостоятельность Австрии и посматривал на него уже как-то свысока, а с Россией как был, так и остался скрытый антогонизм. Впрочем, война для Британии вышла удачной на приобретения. Франция уступала Канаду, Восточную Луизиану, некоторые острова Карибского моря, а также основную часть своих колоний в Индии. Война покончила с могуществом Франции в Америке, она потеряла почти все свои колониальные владения, а Великобритания приобрела статус доминирующей колониальной державы.

Довольный, Англия вновь устремил свой взор на колонии, несколько отстранившись от европейской политики и скинув заботу о ней на дипломатические ведомства. И тут нате вам, крестьянская революция под боком у ближайшего континентального соседа. Известие, мягко говоря, не самое приятное, но не удивительное. В конце концов, в Англии буржуазная революция произошла более ста лет назад и дала начало процессу перехода от абсолютной к конституционной монархии. Так что, можно сказать, Франция даже запоздал. А возможная казнь Людовика XVI? Ну что поделать, от этого Темза не повернёт вспять, в особенности, если учесть, что первопроходцем в казни представителей королевской крови был сам Англия. Однако ж если голова Людовика покатится по мостовым Парижа, своего посла Артур точно отзовёт, а французского выпрет из Лондона.

Нынешняя встреча являла собой вещь неинтересную, но полезную. Англия решил взять тактику, скорее, слушателя, чем спорщика или «монархической совести» (последнее представлялось излишним в силу развития британского парламентаризма). Да и ощущал он себя на ступень выше всего этого сброда: германская глубоко континентальная держава, вечно цапающаяся с Пруссией, бывший пират-неудачник, потопивший в своё время вместе с «Армадой» и собственную колониальную империю, и революционер-самоучка, ещё даже не определившийся окончательно, куда идти дальше. Не компания, а прелесть просто. Кёркленд фыркнул, на минуту представив себе такой расклад. Но несмотря на всё это, внутренне он опасался распространения революционной заразы на своих землях, ещё не так давно поколебавшихся от событий в Северной Америке.

Отредактировано Англия (2012-09-25 01:10:44)

0

6

Безусловно Австрия считал многих своих соседей импульсивными безумцами, посему любое собрание для этого застарелого консерватора, который не менял своих кальсон в угоду моде, даже если бы от сего зависела его жизнь, приводило его в самое дурное расположение духа. А челядь, снующая по ратуше, и вовсе вызывала желание немедленно воззвать к Папе с предложением отстранить безумного француза от церкви.
Раньше подобное «решение» могло дорого стоить государству, еретик становился абсолютно беззащитным перед поборниками веры, и его можно было смело завоевать, никто бы и слова не сказал. Что уж там, возглавив Великую римскую Империю, Австрия назывался главным инквизитором всех германских земель. Те, кто ошибочно принял противную католицизму веру, попали в зависимое положение от Родериха.
Ныне в «удобную веру» перешла чуть ли не добрая половина европейских государств, теперь Господь стал чем-то вроде символа и его облик изменялся в угоду государству. Человеческая мысль достигла такой абсурдности, как вера – удобная правителю. Нынче, ежели глава государства желал жить на «широкую ногу» и дарить свои придворным новые земли, их быстренько изымали у монастырей, мотивируя свою позицию – верой в Лютера…
«Сколько челяди?! И этот сброд встречает наших послов! Ниже падать уже некуда, не так ли Франциск. Твоим министрам не достает ни лоска ни манер, что за нелепица.»
Австрия стоял подле своих министров и был благодарен им, они вполне себе мирно общались с представителями «реакционного министерского кабинета», отвечая на «простые речи» с достоинством и благодушием. Тем самым, не давая нищебродам, возможности упрекнуть имперцев в крайней степени «снобизма».
«Франциск, одумайся, зачем тебе внешнеполитическая смерть. Все отвернуться от тебя. Твоя выходка будет лишь поводом.»
Эдельштайн вошел в залу, и заметил своих давишних знакомцев. Ну разумеется, Английская и Испанская империи не могли не прибыть по такому случаю.
«А вот и стервятники. Им нужен лишь повод, или ты думаешь, что наш недоучка-революционер поддержит тебя в твоих решениях, или же конкистадор-неудачник!?»
Бывшие пираты не нравились рыцарю, своими «лисьими выходками» и играми. Разумеется, каждый из них считал себя «великим кукловодом», но их замыслы действовали лишь на туземцев. На европейцев подобные выходки действовали иначе, лишь в том случае «если план обольщения» был выгоден - он принимался, а так, никто не желал остаться «в дураках», и если Артур вновь заводил дружбу на все времена с Гилбертом, Родерих раскрывал планы англичанина Брагинскому, которого после гибели Орды воспринимал в серьез, хоть и ненавидел всем сердцем.
Прохладно улыбнувшись коллегам, Австрия коротко кивнул им, но не пожелал оказаться ближе, его целью был Франция, именно его необходимо образумить, пока все не зашло слишком далеко. Заняв позицию ближе к подиуму министров Франции, Родерих надеялся первым взять под локоть нерадивого соседа и отвести в ближайшую нишу, дабы поговорить без обиняков.
«Моя королева ясно дала понять, если Бонафуа не переменит своего решения, то я могу предложить ему денег, дабы спасти королевскую фамилию. Главное не дать им взять слово первыми….»

0

7

Франциск тепло поздоровался с новоприбывшими, - приветливость у него была отточена до автоматизма, даже если беседовать приходилось с горными троллями, что уж говорить о ближайших соседях. Он внимательно посмотрел каждому из них в глаза, улавливая настроения и намерения гостей. И, надо сказать, эти настроения ему не понравились. Родерих держался молодцом, как всегда официально и достойно, без снобизма, но с четким осознанием того, зачем именно он пожаловал.

Судя по выражению лиц австрийской делегации (при всей вежливости), они задумали пакость. Походило на то, что имперцы скептически относятся к новым представителям власти, но тут уж Франциску было все равно.  Единственное, что  интересовало Бонфуа - насколько решительными будут действия соседа и насколько ему дорога белая французская иммиграция. 
Кроме того,  по-человечески ему не хотелось портить отношения с Гилбертом. Совсем недавно Франц на пару с Иваном мирили двух братьев и самолично отбирали у них оружие, а теперь , похоже, оба немца решили разобраться с гарантом их семейной жизни. "Подружил", - подумал француз.  - "Что ж, по крайней мере, я сделал это добросовестно".

Испанец был мрачнее тучи. Бонфуа даже удивился, как Антонио не столкнулся лбами с Артуром на лестнице, оба прибыли почти одновременно.  Это обстоятельство, да еще характер Испанца объясняли мрачный настрой. При всей своей темпераментности, Антонио не слишком одобрял новшества. Похоже, приверженность принципам сейчас давалась Каррьеде нелегко. Франциск решил пока что не трогать друга и дать ему возможность высказать свою точку зрения позже. Открытый конфликт не разрушит дружбу, как разрушили бы её недомолвки.

Что до визита  Англии, то он оказался полной неожиданностью для хозяина.  "Черная овца" решил сунуть свой нос туда, куда ему путь был заказан. Теперь следовало быть вдвойне осмотрительным.
Бонфуа сухо кивнул сопернику, давая понять, что не собирается обсуждать колониальные вопросы. Машинально и беззвучно Франциск прошептал "C'est tres dommage". Кого ему было больше жаль - себя, Мэттью или Артура,  он не знал, но понимал, каково сейчас Киркланду.

Затем, оторвавшись от созерцания шикарного пиратского плюмажа, Бонфуа еще раз огляделся.
Все вели себя донельзя прилично и не торопились выяснять отношения первыми, поэтому Франц взял инициативу в свои руки. После непродолжительного, но цветистого приветствия, он обратился к присутствующим с краткой речью:
- Уважаемые союзники и соседи! Я рад, что вы проявили интерес к событиям на моей территории. Вы скажете: "Mon Dieu, Франц, мы и так постоянно пребываем в столкновении друг с другом, уволь нас от головной боли в виде революции. Это все равно, что стучать молотком в шесть часов утра под окнами соседа!" Но я возражу на это: "Друзья! Отнеситесь с пониманием к обновлению европейского дома. Я не отказывался от своих обязательств и по-прежнему являюсь союзником свободных наций. Я не вмешиваюсь в управление других народов, впрочем, не потерплю также, чтобы другие народы вмешивались в мои дела. К слову, любые вопросы, связанные с королём, я считаю своим внутренним делом. Вы же понимаете, друзья, нельзя быть символом страны и частным лицом одновременно. И, наконец, я с удовольствием поделюсь со всеми желающими наиновейшими идеями в области эффективного государственного управления. Нет ничего лучше страны, где народ любит своё правительство!" -
С этими словами Франциск радостно и даже несколько фанатично блеснул светло-голубыми очами и вручил близстоящей Бельгии увесистую пачку серой бумаги, оказавшейся при ближайшем рассмотрении архивом революционной прессы.

Отредактировано Франция (2012-09-24 17:02:44)

0

8

И действительно, как удалось разойтись Антонио и Артуру без членовредительств и оскорблений на одной лестнице, оставалось загадкой. Раньше бы и мгновения не прошло, как Испания, выхватив кинжал с удовольствием, «показал» его соседу, в тайне надеясь на то, что ежели он случайно ткнет его им в глаз, это спишут на несчастный случай. А ныне угрюмый Антонио, помятуя о своем весьма и весьма шатком богатстве на новых территориях, ничего не ответил, ограничившись легким полукивком. В зале обнаружился имперец, немцы с некоторых пор встали испанцу, словно кость в горле, посему его и без того отвратительное настроение, стало еще более мрачным.
«Вечно эти Габсбурги. Стоило нам отвлечься на новые территории, они заняли все в «старом свете». До чего же нахальные мерзавцы, и все с таким видом, словно мы им должны быть по гроб жизни благодарны. А их правители, точно саранча, оплели все королевские фамилии, как и Бурбоны. Куда не плюнь, везде они….»
Мужчина хмыкнул, лично он не был против казни Марии-Антуанетты, лишь бы пошатнуть величие этого «самопровозглашенного Господина». А вот короля…
«Может убедить Франциска в новом витке шпионажа. Потопит в Сене, всех этих иностранных господинчиков, чтобы не повадно было. А там, женит своего короля на ком-нибудь из народа и войне конец. Вот оно перемирие на высшем уровне.»
Во многом испанец понимал причины революции, пропасть между обществом приняла критическое расстояние и правителю следовало или одарить бедняков, либо вырезать всех до единого. Людовик медлил, и вот к чему все привело. Истины Макиавели позабылись, и вот результат.
«Мне придется принять твоих дворян, они и так скупили часть земель. Но…. Мой народ может подняться, интервенция не должна принимать национальных оборотов, иначе быть беде. Придется, отсылать их имперцам, пускай сами с ними разбираются. А тебе ли не обидно, что цвет твоей нации, будет прозябать, уподобляясь странникам и нищим. Ты должен подумать об этом, и мы вместе, вместе мой славный Франциск, должны найти выход. Я не хочу идти у НИХ на поводу. Но если ты не удостоишь меня своим вниманием, у меня не будет иного выхода. Господи, Иисусе, не вынуждай меня, друг мой.»
При одном взгляде на Англию, идальго понимал, что тот скорее всего вновь захочет поиграть с Европой, оставаясь при этом в своем замке и наблюдая за ними, словно за тараканами через подзорную трубу.
«Чертов пират, даже кары небесной смог избежать. Прохвост. Однажды, ты получишь сполна за все свои злодеяния.»
От мыслей о каре над пиратом, испанца отвлекло появление друга, тот выглядел как всегда безупречно, но более строго. Выбор наряда был по сердцу испанцу и он надеялся на то, что Франциск сейчас заведет речь о силе своей страны и том, что останется верным церкви, как ему удалось выявить шпионов, и как он лично их покарает своей дланью.
«Франц, ты….»
Увы, речь пошла совершенно не о том, и идальго осознал, что друг, скоро и сам решит оставить церковь. Это огорчало, оставаться в Господе, с дряхлеющей Римской империй, казалось ему похожим на плаванье на суденышке с испорченным кием, одно движение волны и оно разлетится в щепки. Новое время, что неспокойная волна, могло уничтожить все.
«Значит война…..»
Идальго решил выждать, когда два кровожадных ворона выскажут свое «фи» на деяния француза и отправятся к границам, а он сам улучить возможность для беседы «тет-а-тет», как в былые времена. Бонафуа был ему дорог, и когда все противники Франции пытались ее уничтожить, восхваляя «Варфоломеевскую ночь», как повод, Испания поручил Папе восхвалять тогдашнего правителя Карла IX, лишь бы помочь Франции удержаться и не дать «позлобствовать другим». Филипп знал, что у него нет другого союзника кроме соседа, поэтому любые действия Бонафуа охранялись Карьедо и превозносились им, как благие перед мировым сообществом.
- А что с церковью, неужели ты решил избавиться от предрассудков, ты, первый ее рыцарь? Ведь реакционное правительство непременно заинтересуется землями аббатств? Я как, поборник веры, хочу знать, твое решение касаемо этого вопроса.
Тем не менее беседу, надо было поддержать и Испания начал с интересующего вопроса. Спасение династии Габсбургов в планы идальго не входило.

+1

9

Было ясно видно, что все упорно кучковались по собственным делегациям, а в воздухе так и витал этот приевшийся уже дух соперничества и противоречий. Однако австрийцы, определённо, были нацелены первыми взять под крыло новое французское руководство. «Хех… Наивные. Как бы сами в ловушку не угодили со своей бабой на престоле», - Англия несколько циничным взглядом окинул присутствовавших. Испанцы, немцы, французы… В общем и целом, один сброд. И ни с кем из них Англия на данный момент особо-то не союзничал. На лестнице он самолично чуть было не треснулся лбом с Карьедо: очевидно, это было бы «прекрасным» началом «прекрасного» дня. Лукавые неживые улыбки на устах как стран, так и дипломатов радовали. Такая игра, такое лицемерие, что никакого театра не надо. Кёркленд заметил, как недружелюбно взглянули на него эти фанатичные сторонники католической веры, сосущей кровь и деньги из всех народов, словно огромный спрут, опутавший многие государства Европы. Слава Королю, он в своё время додумался отделиться от столь коррумпированной и бесчестной махины. Да, определённо, это был правильный шаг. Шаг к свободе от предрассудков и становлению капитализма.

«…Уверены, будто меня интересуют только колониальные дела, а об европейской арене я благополучно позабыл. Ага, надейтесь больше. Ещё попляшите под мою дудку. А пока неплохо было бы разведать обстановку. И понять, что же за потрясающую хню удумал этот лягушатник. Ну надо же, революция!» Ах да, в силу введённого этикета пришлось с каждым сухо, но хоть как-то поздороваться – кивком головы, например. А вот и главный виновник всего действа пожаловал. Франция! Собственной персоной. Разве что, где же тот блеск, где же та вычурность и пампезность в облике? Увы, какие правители, такие и шмотки. Откровенно говоря, Артур даже подивился этому. Пока же француз собирался с силами, дабы толкнуть речь, британец покосился на непривычно мрачного Испанию. Хотя его тоже можно понять: колониальный лох, тут и прослезиться недолго.

Наконец-то свершилось! Бонфуа таки открыл рот и начал вещать. Англия вслушивался в каждое слово, хотя в его лице без всяких проблем читался дикий скептицизм. «Как тут не проявишь интерес… Ха! Не королём, а лишь занимающим место короля, олух», - собственно, обиняки со времён Столетней войны. Свою речь Франциск закончил крайне оптимистичными и, пожалуй, даже самонадеянными высказываниями. Приняв циничную мину, Англия с иронией произнёс:
- Эффективного? Жахнул революцию, и уже решил, что твои кабинетные идеи найдут применение в жизни? Нет уж, спасибо. Лучше скажи, королевскую чету в живых оставишь или так, на плаху отведёшь, лишь бы революционный сброд был доволен?
Наглое поведение англичанина не вызывало одобрения даже со стороны британской делегации. Но что поделать, пиратские повадки ещё долго будут давать о себе знать. «В то же время, хотелось бы сегодня получить хотя бы минимальное представление о новых лидерах страны. И на этом основании попробовать хотя бы примерно предугадать их политику в отношении Британии». Прислушался к словам испанца. «А этот опять со своей религией, пфф, других дел что ли нет? Вообще я не против, если революция выкинет Францию на обочину европейской да и вообще мировой сцены. Мне же лучше». Артур хитро сощурил глаза, ожидая, что же будет дальше, а дипломаты тихо цыкнули в его адрес: Кёркленд явно позабыл о правилах приличия и элементарном дипломатическом языке, что вообще-то было ему несвойственно, ведь интриги на хамстве не поплетёшь, а уж он-то был мастером в этом деле. Профи, что ещё сказать.

Отредактировано Англия (2012-10-30 12:40:38)

+1

10

Стоило радушному хозяину раскрыть рот, как у Родериха началась мигрень. Тот нес откровенный бред, не осознавая того, что все эти теории «о равенстве и братстве» специально для всех европейцев придумали в состоянии эйфории бессменные члены Великой Римской Империи.
Близ Альпийский гор, располагался бревенчатый домик в котором часто отдыхали Гилберт, Людвиг и Родерих, после охотничьих побед. Разумеется, они потребляли спиртное и где-то несколько веков тому назад, в разгоряченный мозг Байлшмидта пришла идея о мировом господстве. В который раз…. Но тогда он предложил не военной и религиозной, а мыслительной мощью ударить по соседям. И все обстряпать так, словно среди немцев рождаются великие мыслители и собственно, именно Великая Римская Империя является «колыбелью развитой человеческой мысли». Опасные идеи будут перениматься и толковаться на «разный лад», соседи станут слабыми, ибо ничто так не отравляет, как внутренние распри. Отоспавшись, братья решили, что идея хоть и безумна, но весьма привлекательна, хотя бы тем, что может раз и навсегда обеспечить немецкому братству безбедное и великое будущее. И если Пруссия лишь «родил» мечту, то Родерих, со свойственной для него скурпулезностью, приступил к ее воплощению. Первое, с чего начал мужчина, так это с изучения соседей, но не внешнего, а внутреннего. Ему важно было знать, как ведет себя государство в «домашней» обстановке. Чем занимается, о чем в тайне мечтает. Разумеется, нельзя было напрямую начать дружить с кем бы то ни было, так как это выглядело крайне подозрительно. Посему, лучшим инструментом для подобной миссии послужил дипломатический кабинет. Яркие и харизматичные люди сумели адаптироваться в чуждой для них среде, в некоторых землях они становились наперсниками монархов, в других к ним относились несколько предубежденно. Но и это оказалось не такой уж и проблемой. Задачей австрийцев, прежде всего, являлось наблюдение за государством, не более того. Они никогда не были замечены в шпионаже, наоборот дипломаты сами изобличали врагов и полностью подчинялись воле своего нового господина. Сам Родерих в ту эпоху был предупредителен, вежлив и тактичен со всеми своими соседями, мужчина никогда не ввязывался в склоки и держался несколько в стороне, он ждал, когда государство само приедет к нему в гости и откроется. О нет, тайны доверенные Эдельштайну оставались при нем, он был надежен. Но Австрия после задушевной беседы делал в своем блокноте пометки о товарище. Габсбурги действительно захватывали мир, опутывая родственными связями соседей. На протяжении двух веков музыкант «только наблюдал».  Таким образом, австриец смог «зарисовать» портреты испытуемых с ракурса «из нутри», делая погрешность на то, что никому и никогда не под силу читать чужие мысли.
На втором этапе, его дети, прозванные учеными, сумели сформулировать опору для нескольких теорий, бесконечно далеких от Бога. Еще тогда, мужчина прекрасно понимал,  что время церкви не вечно, и для ее защиты следует выработать и другие идеологии. А как еще выделится, на мировой арене, если не идеями. Одна мысль может надолго «засесть» в подсознании, и уж после человек забыв о том, где и когда ее услышал, сможет выдать ее за свою собственную мозговую деятельность. Однако, этого знания оказалось бесконечно мало для Эдельштайна. Ему было необходимо, чтобы тот, на кого будет направлена «умственная война» смог решить для себя, что автором идей выступает именно он. С этой задачей оказалось справится гораздо сложнее, нежели с предыдущими.
На третьем этапе, требовался доброволец. Им то и стал Англия. Когда Родерих узнал, что тот порвал с религией то для себя решил попробовать поиграть с давнишним соперником, мужчине стало по истине любопытно «приживутся ли высокие идеи» в сердце англичанина или нет.  Как оказалось, нет. Сын покойного короля стал правителем и народ и слышать ничего не хотел о «справедливости».
Вот и сейчас, Австрия наблюдал за французом и тем, какой в этой стране примут облик революционные идеи.
«Пока не стоит вмешиваться, Антонио и Артур прекрасно справятся без меня.
- Позвольте.
Немец взял в руки реакционную литературу, и сделал вид, что чрезвычайно заинтересован.

+2

11

Франциск внимательно выслушал вопросы. "Кто в лес, кто по дрова", - подумал он, - "единственный утешительный факт на сегодня".

- Уважаемое общество! - Тем же доброжелательным тоном отвечал он, - король всецело поддерживает  революцию. Не понимаю, отчего вы так переживаете за его судьбу? Я упоминал, что это его личное с народом дело? Извините, забыл... - Он наморщил красивый лоб и провел по нему рукой. - Посмотрите на кокарду на августейшей шляпе. Самая что ни на есть революционная.

"...А если через пару месяцев все изменится - что же, Людовик, ты сам заигрался в   демократа и сам флиртовал с толпой. Это все равно, что соблазнить девушку и не жениться на ней. Вы знаете, на что способны разгневанные женщины..."

Выражение скептицизма на лицах собравшихся стало еще отчетливее и фундаментальнее. Австриец вообще выглядел так, будто ему предложили съесть улиток вживую и незафаршированными. Но журналы все-таки взял.
Если бы Франциск знал, о чем размышляет сей ученый муж, то наверняка бы улыбнулся и сказал бы, что идеи подобного масштаба не имеют авторства и непредсказуемы по своим последствиям. В конце концов, если благими намерениями вымощена дорога в ад, то разрушительными - очевидно - в рай.

Но сейчас обстановка не располагала к веселью и фривольности. Бонфуа думал совсем о другом. О том, что революция и война неразрывно связаны.
"Мсье Родерих, случись война, голодный обнищавший народ под триколором пойдет туда, где есть и хлеб, и деньги. Грабить. Вы сами даете повод. Я не буду их удерживать. Революция не утихнет, пока не сожрет сама себя, с этим ничего не поделать. А вот справитесь ли ВЫ со мной и с ней без помощи Брагинского - большой вопрос."

По правде говоря, Франц куда с большим удовольствием выдрал бы пару страусиных перьев со шляпы пирата, но Англия был далековато.
"Ладно, - подумал француз, - пусть лично я не дотянусь, но Ирландия устроит тебе праздник, Киркланд.  Он куда впечатлительнее тебя и уж точно не такой сухарь. И я знаю, что ему крайне импонируют мои идеи. Твой брат оценит..."

Кроме того, со флотом дела обстояли неважно, благодаря все тому же Артуру (многая ему лета!). Единственным разумным вариантом было объединить усилия с Антонио, но здесь шансов почти не было. Бонфуа и вправду сейчас был далек от Бога, как никогда. И даже больше, - его священники были заняты куда более земными делами и спасали души здесь, непосредственно во Франции,  не обращаясь к Отцу. Смысл взимать десятину с тех, у кого ничего нет? Как бы паства сама ноги не протянула с голоду.

А паства самозабвенно резала друг друга и в особенности - первое сословие. Франциск  не назвал бы исключительно аристократов "цветом нации", поскольку мерил людей немного другой меркой и считал, что главное - дельность, талант и умение видеть дальше своего носа. И все-таки братоубийство почитал величайшим грехом, а происходящее - трагедией. 

- Антонио. Я никогда не считал религию предрассудком, и, как ты правильно заметил, до сих пор  мы жили с церковью душа в душу. Но, похоже, у меня нет выбора, кроме как стать безбожником. Епископа Отенского, к примеру, отлучили от церкви, и за что?! За то, что он предложил поделиться землей с ближними своими? Не с духовенством, а с теми, у кого уже ничего не осталось. Где в этом ты видишь божественный промысел?

"Еще немного, и я прямым текстом выдам собравшимся, что готов драться с каждым по отдельности или всеми вместе, но детей не предам. Их и так оставили в одиночестве и отчаяньи - и монарх, и  Бог. Идеи Просвещения не только своевременны, но и разумны.  Переживем и доведем дело до логического завершения. "

0

12

Слишком вольное поведение англичанина рассердило Антонио, и он с трудом удерживался от того, чтобы не наброситься на него с мечом наголо. Тот вел себя слишком по хамски, словно Франция был не более чем его подопечным.
«Тот кто оскорбляет тех, кто мне дорог, оскорбляет и меня! Не уж то решился бросить мне вызов, а Артур, снова?! Думаю, тебе стоит напомнить о состоятельности моей….»
Вот тут-то, даже мысленно испанец осекся. Он четко осознал, что нынче хозяин положения пират, а не он. И теперь, ему, бравому идальго, придется существовать под чужую диктовку. И ежели изначально, интервенция в Американские земли, буквально «озолотила» его подопечных, то ныне «новая земля» тоже хотела поживиться за его счет. Идальго, отлично понимал, что рано или поздно ему придется расстаться с амбициями и заниматься интересами своей нации, но пока на землях Америки «пировал» пират, он не мог уйти. Принципы великая вещь. Поэтому, чтобы не стать откровенно зависимым, испанцу под час приходилось соглашаться с доводами Керкленда. И самое во всем этом поганое то, что англичанин был прекрасно осведомлен о его делах.
«Франциск, Артур ведь не спроста ведет себя так вольно. Могу поспорить, что он уже и про тебя все разведал. Только и думает о том, как бы выпроводить нас из Америки и самому продолжать интервенцию. Я ослаб, а ты... Твои идеи, слишком возвышенны и даже, если ты сможешь возвысится, но на время. Падать больно. Раньше бы я высказал этому пиратишке все, что о нем думаю, а при случае и скрестил бы с ним шпаги. Но, я не могу. Он держит за «горло» все колониальные земли и превращается в мощное государство, а этот немец, взгляни на него. Да, этот паук опутал всех нас, и не стоит так доверять Гилберту, это раньше мы могли постоять друг за друга, а нынче для него собственные и семейные интересы превыше всего. Скажу даже более, он больший друг Российской Империи, чем наш. Тебе просто может не хватить человеческих ресурсов и экономической мощи для воплощения твоих планов.»
Но Франция будто не замечал, какая над ним нависла угроза, и это беспокоило Испанию. Антонио так же не мог предать церковь, в конце концов он не мог отвернуться от Господа. Это тоже было делом принципа. Торговлю в ряды духовенства, так же внесли немцы. И Карьедо смутно предполагал, зачем они вели себя подобным образом.
«Не удивлюсь, если к идеям всеобщего «революционного бума» причастен этот австрийский империалист. А что? Торговля, как раз по их части. Церковь уже не храм Господа, а вертеп.»
Не мог Испания спокойно смотреть на этот рассадник «Габсбургов», мужчине хотелось подойти к нему и повторить тираду, которую произнес где-то с полгода тому назад. Когда на церковном собрании понтифики обсуждали далеко не высоко духовные темы. Но, тогда австриец заявил ему, что «истинно верующие» не должен обвинять себе подобных во всяких «сказочках». Жизнь то ныне не золото, и церкви тяжело в этом море грешников «сводить концы с концами». Антонио почти обвинил его в ереси, но пока именно Священная Римская Империя держала руку «на пульсе» католичества, он не мог ничего им предъявить.
«Скорее уж меня обвинять в ереси…»
Ответ Франциска не понравился Антонио, а по его виду можно было судить, что отчаянный француз будет биться до последнего. Так же Карьедо прекрасно понимал, что Австрия ждет, когда он, «Истинный поборник церкви» уличит Францию в ереси и объявит войну, а после…
«О нет, мои дети достаточно выступали в роли пушечного мяса. Пришла ваша очередь, мои дорогие сверх империи. Вы еще ничего не успели потерять.»
- А во что ты веришь, Франциск. То, что нам любезно роздали, сплошь идеология. Какие конкретные идеи ты будешь осуществлять. Я конечно, понимаю, что наши нации с радостью будут проливать кровь, но кровь чужую, а не свою собственную. Из всех тезисов, я вижу лишь прямое руководство к действиям. Может я не прав, растолкуй нам о конкретных способах выхода из революции без излишнего кровопускания!?
Испания усмехнулся, так как понимал, что ныне господам придется сложнее, он не собирался действовать по чужой указке.
«Может и самому податься на баррикады. Бонафуа можно доверять, в отличие от остальных.»

+2

13


Вы здесь » Hetalia - Теория насилия. » Путь первый. » Акт второй "Дух революции вызывает аллергию...."