Конечно, ярко и громко день рождения Президента справлять не стоило, когда у тебя на носу чуть ли не важнейшая битва за независимость своего Штата, но, что поделаешь, таков Альфред был патриот. Да и вообще, кто поверит, что Санта Анна уже так близко, подумаешь слухи, да и не могут они вовсе. Не могут.

Альфред задумчиво окинул взглядом скудную оборону, и ему стоило радоваться, что ему ещё чуть ли не из ниоткуда прислали 30 добровольцев, хотя всё равно, слишком мало, слишком мало! Американец, облокотившись на деревянные перила блокады, смотрел в даль, в глубь своего маленького форда, на раненных, женщин и детей. Холодный ветер бил в лицо, острый, режущий, ледяная влага дождя словно хлестала, Альфред провёл рукой по волосам, ощущая мокрые капли. Им было не устоять, он понимал это, и осознание неминуемого поражения заставило его забыть прежнюю непринужденную весёлость, красочные лозунги о свободе. Реальность, да, этого слова он страшился, она была столь ощутимая, в облике жестокого диктатора с шеститьютысячной армией с каждым днём продвигаясь ближе к его форту.

- Скот, бабы, крестьяне - это не военный гарнизон, даже лошадей не хватило орудия увезти. Будь нападение сегодня, нас разобьют в прах, раздавят, размажут, - и Джонс снова бросил вопросительный, каждый раз наполненный отравляющей каплей испуга взгляд к башне Сан-Фернандо, но часовой всё отвечал отрицательно. "Их нет, но это всего лишь вопрос времени".

Трэвис и Боуи тоже не являлись поддержкой, один больной, а другой так и зацепил его своим легкомыслием, из-за чего Альфред и спустился на пьянствующую авантюру в честь Вашингтона. Страшно болела голова, было как-то тягостно на душе, Альфред не любил проигрывать, и заранее сбивающая его неудача делала его неразговорчивым, черствым, подавленным.  С такими силами даже ружьё не поможет, Джонс ощущал предательскую слабость во всём теле.

- Провиант тоже кончается, что за напасть! - Альфред развернулся, закинул голову к серому, закопченному тучами небу и закрыл глаза. Хотелось вспомнить первые пароли, первые великие победы, свою давнюю мечту, хотелось вернуть прежние былые времена, и пусть даже под Мексикой, он, в принципе, и не сопротивлялся тогда, пока Анна Люсия и вовсе не обнаглела и не запретила им...всё. Главное, и, если уже оставить новых страждущих, которым был строго запрещён въезд, но как же торговля, как же профит! Раде него ведь всё и основалось, ради него Альфред радостно поскакал на новую землю, а теперь что? Европа требует хлопка, а Мексике нужно одно мясо да крупа, да подавись они им. Не хочу! Не буду! (Хотя первое "Не хочу" закончилось весьма печально"). "Всё, Джонс, бери себя в руки, ты за национальную ценность, за свободу свою воюешь и имеешь честь держать оружие".

- А ну быстро эвакуировать всех жителей, чтобы души невоенной я здесь больше не видел! - закричал Альфред на весь гарнизон, и пусть слушаются уже. Хватит отходить от пьянки, не сметь разочаровываться в жизни и бросаться в огонь! Он - Америка, великая Америка, и если побил англичан, то с какими-то там мексиканцами расправится вдвойне, и пусть Люсия посмотрит на кузькину мать. У него есть неугасимый боевой дух, он идёт на смерть, но на великую, незабвенную, героическую! О нём и его бравых солдатах будут писать в книгах, как они одни выстояли этот форт против неистовой армии злорадствующих противников. А Боуи с Трэвисом поставят памятник, они заслужат.

- Идут! - заорал во всю мочь часовой, но Джонс даже не думал более вздрагивать от ужаса, он с чистым огненным сердцем приготовился идти к победе. Или стоять до последнего. Стоять и умирать.